Про сходку.

Я, как всегда, полна сердец, пони, радуг и лучей любви. Люди, вы такие милые, и почему народ крестился, проходя мимо.
Я потом еще чего-нибудь внятное напишу. Гладила человека, под руками ощущение, что чесала большую кошь. Не верь глазам своим. Мистер Двалин сексуален. Ребенок встретил меня словами:"Мамо, что так быстро пришла, могла бы еще пару часиков где-нибудь пошляться."
Люди, я вас так люблю.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Милая моя, сейчас я иду по тому же пути, что и ты, и много лет спустя я говорю тебе:" Ты справилась, родная". Жизнь не школа, тут либо сделал либо нет и никому не интересно на четверку или на пятерку было оно не доделано. Всю жизнь ты волнуешься о пустяках, переживаешь о глупостях и ужасаешься совсем не страшному. Но ты умеешь не бояться действительно страшных вещей и это у меня от тебя. Еще раз говорю тебе:" Все хорошо, ты справилась, а если где и ошибалась, это не страшно, идеальных нет и пятерок от нас никто не требует." Раз ты справилась, то и я тоже справлюсь. Выхода-то нет, и это наш лучший семейный мотиватор.

---

8 лет Георгийпадлычу

Тортик, свечки, игровые автоматы и тир пока не надоест, новый лего и все-все-все. Восемь лет, самой не верится.
Там, за углом я еще кочую по Петроградской, первый снег накрывает Яблочков переулок, Пашка лениво идет рядом и, ворча, дает мне затянуться всего один самый последний раз и Жорка еще не Жорка, а Пряник в пузе.
Когда в мое первое восьмое марта я не увидела моей потрепанной мимозы,привычного знака, я ревела от безнадежности, от невозвратности, от очередной бытовой утраты.
Сегодня ребенок принес лилию. Все знамена рано или поздно поднимаются. С Днем Рождения, Пряник, Жорка, Георгийпадлыч, мамин хомяк.

---

10.02.2013 в 18:26

Пишет  shizandra:

Автору - браво! Laise, спасибо, что показала!

---

Гном – это творение крепкое. Твердо стоящее на земле, упрямое, грубое, ворчливое. Дайте ему гору и кирку, и он докопается до ценностей. Дайте ему топор и орка, и он убьет его. Дайте эль - выпьет. Дайте койку и девушку – сделает сына. Всуньте ребенка в руки – воспитает гнома! Достойного и понимающего прелесть простоты. Настоящий гном всегда знает что правильно, а что нет. И живется гномам проще, без всяких эфемерных полетов духа, которым постоянно предаются мечтательные люди, или эльфы, которые и того более не от мира сего. У гномов же нет проблем, потому что нет вопросов. Гномы знают цену простоте. В любой ситуации, самое простое - будет самым верным, а значит, будет ответом на любой вопрос.

Пишет  SofiaSain:

31.01.2013 в 18:46

по просьбе заказчика, таки вот
Исполнение № 3. 1 198 слов

Знаки

Ойн усмехается не к месту, совершенно невежливо прерывает разговор, разворачивается и уходит. Никто из гномов не обижается. Хоть Ойн и странный, он никогда и ничего не делал просто так.
Гном в свою очередь, не торопясь, даже посвистывая идет по коридору, постепенно углубляясь в недра гор, ближе и ближе к рабочим шахтам. Наконец, когда вокруг почти полностью темно, он останавливается, небрежно прислонившись к скале. Сердитое сопение, раздающееся из пропасти прерывается, и воцаряется тишина. Но ненадолго. Тишину прорезает сиплый, слегка испуганный голос:
- Здесь есть кто?
Ойн прячет улыбку в бороде и сварливо бормочет:
- Совсем оглох, старик. Голоса мерещатся. Нет, здесь его нет. Пойду, поищу в жилом комплексе. Вот сорванец, все с ног сбились, ищут его. Ох, мамка надерет ему жопу! Ох, сидеть не сможет…
- ДЯДЯЯЯЯ!!! Я ТУУУТААА!!!
Ойн улыбается до ушей, слыша панику в голосе Гимли. Заглянув в пропасть, видит печальную картину, от которой холодок пробегает по спине. Пацан сидит в ведре, которое болтается над бездной, держась на одной ненадежной веревке. Если бы камень не «шепнул» ему, ни Ойн, ни Глойн, ни кто другой – не смогли бы найти паренька.
Проказник, напоминающий сердитого волчонка, он забавлял и сердил своего дядю. Вернее – всегда забавлял, а сердил только тогда, когда пытался умереть или пострадать, как сейчас. У него не было ровесников. Наверное, оттого его игры были несколько изощреннее, чем у других детей его возраста.
Если бы он был на десяток лет постарше, то в корзине с ним болтались бы как минимум принцы, как максимум, вся их молодая шайка. Но ничего – еще через пару годков он войдет в тот возраст, когда молодняку уже не важно – младше ты или старше на несколько лет. Гимли возьмут в компанию, и он чуток поуспокоится.
Вытащив племянника, он молчит, скрестив руки на груди, и ожидая оправданий. Гимли отфыркивается, переминается с ноги на ногу и смущенно поглядывает исподлобья. Наконец, выдает:
- Мама отрежет мне бороду, да?
Еще немного помолчав для эффекта, Ойн отвечает:
- Нет. Камень сказал о тебе раньше, чем тебя хватились. Но советую тебе подумать о том, что было бы, если бы я не умел читать знаки. Тебя бы не нашли. Веревка перетерлась бы, и ты улетел в пропасть. И твои родители остались бы без сына, которого пытались вырастить достойным гномом.
Племянник мнется, но не торопится признавать свою неправоту. Упрямец!
Ойн ворчит сердито:
- А я не всегда буду рядом. – И уходит, потому что не хочет показывать Гимли свое состояние. Перед глазами чуть плывет, голова болит, а звуки меняются, истончаются, а потом пропадают.
Гном уходит достаточно далеко, прежде чем останавливается, легонько потирая лоб, и позволяя себе тяжко вздохнуть. Все, что основано на чем-то тонком, воздушном, эфемерном, не гномьем – для настоящего гнома было тяжело. За все подобное приходилось расплачиваться.
Гном – это творение крепкое. Твердо стоящее на земле, упрямое, грубое, ворчливое. Дайте ему гору и кирку, и он докопается до ценностей. Дайте ему топор и орка, и он убьет его. Дайте эль - выпьет. Дайте койку и девушку – сделает сына. Всуньте ребенка в руки – воспитает гнома! Достойного и понимающего прелесть простоты. Настоящий гном всегда знает что правильно, а что нет. И живется гномам проще, без всяких эфемерных полетов духа, которым постоянно предаются мечтательные люди, или эльфы, которые и того более не от мира сего. У гномов же нет проблем, потому что нет вопросов. Гномы знают цену простоте. В любой ситуации, самое простое - будет самым верным, а значит, будет ответом на любой вопрос.
Именно поэтому необычное, ненужное, не гномье – лишнее. Выбивает из колеи, и настолько не сочетается с гномьей природой, что причиняет ему вред. Камень должен молчать. Но перед глазами Ойна он течет, меняется и выписывает руны с посланиями. В особо тяжелые дни он даже глаз открыть не может – все стены, что окружают его, покрыты письменами. Призрачными, отпечатанными годами желаний, остатками мыслей, порывами и надеждами. Все это чужое, обрывочное. Не предназначенное ни для кого, и почти не несущее смысла. Это удручает. Но такие дни очень редки. Чаще он видит именно то, что написано ему. Птицы должны просто лететь, но в шелесте их крыльев глуховатый Ойн, как никогда четко и ясно слышит слова и послания. Вода должна течь, или мирно стоять в кадке, а не показывать ему тревожные обрывки картинок, которые он даже разобрать толком не в состоянии.
Каждый раз все это – то, чего не должно быть у правильного гнома – все это отдается тянущей головной болью, расплывающейся картинкой реальности перед глазами и звоном в ушах. С ушами все сложнее. Звон все громче, а реальные голоса твоих родных и знакомых – все тише. Рано или поздно за всю эту «пользу» - придется расплатиться чем-то непомерным. Это не какое-то таинственное и мистическое правило, вычитанное из знаков. Это банальное предчувствие старой каменной задницы, которая посылает условные сигналы по позвоночнику прямо в голову. За все хорошее, что случается в твоей жизни надо заплатить какой-нибудь горестью или неприятностью. Так поддерживается равновесие. С попеременным успехом, но работает. А этот… дар – все же большая подмога Оину за всю его долгую жизнь. И за помощь эту придется платить. Головной ли болью, дезориентацией, или… потерей слуха? Слепотой?
Он правильный гном, и останется им всегда. Поэтому у него нет проблем. Потому что нет вопросов. Не важно, что будет. Не важно, как будет. Важно то, что здесь и сейчас.
А здесь и сейчас камень шепчет голосами гномов, пишет их рукой:
- Скоро придет время.
- Еще чуть-чуть.
- Несколько лет.
- И ты все увидишь.
- Тебе дадут знак, который ты речешь своему Королю.
- Слушай птиц, они летают у горы.
- Смотри воду, ведь она приходит отовсюду и едина в основе.
- Эребор спит.
- Казад-дум дышит тяжело.
- Песни льются по Синим горам.
- Иди дальше, гном.
- Не смотри сюда.
- Все потом.
- Ты забыл тяжесть топора.
- Ты забыл звук разрубаемой орочьей плоти.
- Нет. Не расстраивайся. Скоро все начнется.
- Смотри за племянником. На его челе след войны.
- Береги его. Позже ему предстоит искупаться в крови.
- И ты будешь сражаться, за это его право.
- Но позже.
- Не сейчас.
- Эребор спит, гном.
И Ойн с легким стоном сползает на пол, привалившись спиной к стене, на которой затухают руны. Каждый его шаг – вспыхнувшие в камне письмена. Каждый шаг – и руны все ярче. Загораются в камне перед ним, и гаснут за его спиной. Начертанные только для него.
Эребор спит. Так говорят знаки.
А Ойн покачивает свою бедную голову.
Брат находит его довольно быстро. Жаль, что у Гимли нет брата. Ничего крепче и надежнее нет, чем связь родных братьев гномов. Проходят года, столетия, и ты почти чувствуешь другого. Так крепка связь. Как была крепка у Торина с Фрерином, как крепка у Фили и Кили, у Балина и Двалина. Так Глойн идет искать своего брата, когда в груди шевелится предчувствие. Он тоже в своем роде читает знаки. Как Фрерин, Двалин, Кили. Как младший всегда чуть-чуть мудрее старшего. Всегда чувствует, что старший заигрался и нуждается в твоей руке и твоем плече. Да, в своем роде каждый гном читает знаки. Как Глойн, который не пошел за сыном, но пошел за братом.
Поднимает его, помогает стоять, сует под нос флягу, пахнущую сшибающим с ног крепким пойлом. Помогает всегда. И будет рядом даже тогда, когда Эребор проснется, когда его сын окунется в кровь, как обещано. И когда они пойдут сражаться. Так говорят знамения. Они пойдут сражаться за право Гимли окунуться в кровь, ведь на его челе печать войны.

URL комментария

---

Кому чувак в ушанке, а кому и лысый. Короче, я бы побежала, теряя тапки.

31.01.2013 в 00:07

Пишет  Гоблин-гномосексуал и Голлум-эльфофил:

в слезы
А потом я бы увидел среди чеченцев чувака в ушанке и сразу бы ПОШЕЛ ПОБЕЖАЛ ПОЛЕТЕЛ БЫ

31.01.2013 в 00:00

Пишет  Kleon:

АХХАХАХАХА, я дико ржал на весь дом, потому как Я БЫ ТОЖЕ НИПАШЛЛААА))))

30.01.2013 в 23:12

Пишет  Dylan Stilinski:

я не вешаю сюда свои перлы из реальности.решила исправить)

23.01.2013 в 22:14

Пишет  Koshka-Vorona:

После просмотра Хоббита, диалог с Суджиной:
С: Представь, сидишь в своей квартире. Расслабляешься. Завтра на работу. Тут звонок в дверь, там мужик, которого ты видела далеко в детстве, с сомнительной репутацией, и видок у него, не внушающий доверия. И он начинает тебе гнать про приключения и прочую хню. Ты кое-как отбиваешься. А вечером к тебе заваливаются чеченцы. Много. Сжирают все что есть, устраиваю бедлам, а ты в ужасе не знаешь, кому звонить и что кричать. Потом заявляется утренний знакомый, и начинает гнать, что ты должна поехать с этими чеченцами в Махачкалу и завалить местного авторитета. Ты б поехала?????
Я: НЕТ!!!!!!!!

---

31.01.2013 в 01:36

Пишет  Снарк:

Для увеличения эстетической ценности дневника

30.01.2013 в 18:52

Пишет  sillygame:

а это, ребята, наш новый системный администратор.

---

Спи, мой мальчик, времени больше нет, спи мой мальчик, больше ни слёз ни тьмы, спи мой милый далее только свет на который так уповаем мы. Спи, мой милый, кончился сон земной; ты проснёшься утром иного дня; что за солнце встаёт за той стеной, ты узнаешь первым, раньше меня.

Знаешь, убивают не пули, а война: ни вернуться, ни убежать с войны; в день, когда объявлена она, все - солдаты, и все обречены; те, кто их провожает путём травы, - мёртвых целуют и мёртвым машут вслед.
Знаешь, мальчик, у Силы все мертвы.
Знаешь, мальчик, у Бога мёртвых нет.
(c)

---

26.01.2013 в 01:49

Пишет  Rochelle:

30.04.2012 в 12:41

Пишет  Айриэн:

О некоторых функциях фанфикшена, рифмованное ))
Посв. Кьянти, не буквально, но с пожеланиями ни обо что никогда не задалбываться и так держать

В шесть утра подскочить за каким-то долгом и не помнить, что утро бывает добрым - это сказка, а сказки обычно ложь; и не думать о том, что чего-то жалко, только книжку опять загрузить в читалку - и из дома наружу в банальный дождь. Перегон Техноложка-Сенная-Невский, если есть с кем расстаться - остаться не с кем, полиняли и флаги, и паруса, к маю ёлка в квартире пустила корни, жирный тролль в интернете опять не кормлен, и спала третьи сутки по два часа, на работе аврал без конца и шишки... Да еще эта книжка - а что в ней, в книжке, ты ее вверх ногами еще прочти!.. От морского сраженья до карнавала в этом мире надежда не ночевала, если спойлеры в должную цепь сплести - приговор оглашен, да еще и свыше...
...Пусть и свыше, она всё равно допишет - что за фарс вместо ужина во дворце, как шутил генерал на последнем марше, что на это ответил известный маршал и с каким выражением на лице привидение вылезло из колодца!.. Было б, ёлки, над чем, а она смеется, улыбается мутной воде с моста, отмыкает засовы тетрадной клетки, ловит синюю птицу на синей ветке и пускает на красную полетать, и опять понимает, что рубит фишку, и одну за другой раскрывает книжку, как витражное вычурное окно, и, как в зеркало, смотрит в весенний город, и смеется над чем и чему угодно. Да и что еще делать, когда смешно? Оставаться такой молодой-бедовой, чтоб кого ни встречай у Сенной-Садовой - не влюблен, так хотя б хорошо знаком, чтобы глобус смеялся, чудак и юрод, чтобы компас показывал стрелкой к югу - пять минут и немного еще пешком...

---

---

25.01.2013 в 00:18

Пишет  Фили Лучезарный:

В честь пятницы и моего скорого отбытия, вашему вниманию представляю.
Кто стучится в дверь ко мне?
Кто торчит в моём окне?
Почему весь пол в огрызках,
Шкурках, эле и вине?
Кто в гостиной жжёт костёр?
Кто опять чего-то спёр?
Кто, нужду неловко справив,
За собою не подтёр?
Кто остался на постой?
Почему подвал пустой?
Кто складирует объедки
В мой подсвечник золотой?
Кто буянит, кто орёт,
Другу в морду крепко бьёт,
Почему табак весь скурен,
Почему весь выпит мёд?
Почему я так нетрезв?
С кем на пони я залез?
Кто припёр с собою карту,
Ключ, и этих вот повес?
Кто мне дал эльфячий меч,
Лагерь кто велел стеречь?
Кто тут ходит постоянно,
Бородат-широкоплеч?
Кто столетье уж небрит?
Кто в кустах вповалку спит?
У кого наутро после
Дофига смущённый вид?
Почему за рядом ряд,
Посмотрев на сей отряд,
Эльфы, тихо матюгаясь,
Рожи бледные кривят?
Кого супом я кормлю,
Кого рядом я терплю
Вплоть до лапанья за жопу,
Когда думают, что сплю?
Кто сражается с врагом,
Хоть с ним тыщу лет знаком,
Кто бухает без оглядки
С тем заросшим мужиком?
Почему мужик вот так
В сани кроликов запряг?
Почему он весь обосран
И притом такой добряк?
Кто, от ужаса дрожа,
Зомби сделал из ежа,
Но, развеявшись грибочком,
Понял - жизнь хороша?
Кто провёл нас на тропу?
Кого я видал в гробу?
Не видал? Не спорь, увижу,
хоть сам тоже огребу.
Кто? Куда? Зачем? И нах?
Кто рвёт перья на орлах?
Кто по скалам бодро скачет
В старых кожаных штанах?
Кто жирён и ростом мал?
Рядом с гоблинами спал?
Кто тут топлесс, на потеху
Девкам всем, куёт металл?
Кто на теле носит мех?
Отчего столь гнусный смех?
Коль домой смогу вернуться,
Напишу про вас про всех!!!

---

---

Внезапно заболело ухо, причем болело оно так, что я на стену была готова лезть. Спустя два часа, обезболивающее-капли-компресс-антибиотик,орать от боли я перестала, но оглохла на одно ухо.Так и запишем, я гном Оин.

---

гномокартинки

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Болею. Сопли до колен, спину ломит, хвост отваливается.

---

Кать, ты просила на почитать. Остальное по ссылкам у автора

21.01.2013 в 20:03

Пишет  LaRoja12:

Для читавших 2-60!
Кто не читал - читайте. Кто читал, отмечаемся, для автора опрос очень важен. Заодно призываем в голосование тех, кто в теме, но на меня не подписан.

Название я так и не придумала, пока рабочее, предложенное Мышью.


Король пустыни

Часть 1

Под окном затормозил и ловко запарковался знакомый серый "Форд". Бильбо чертыхнулся сквозь зубы и затушил окурок в самодельной пепельнице, привязанной к подоконнику. Редактор, он же шеф, босс, и просто начальник, не имел привычки являться на работу к какому-то конкретному сроку, и появлялся всегда в разное время, "по воле великого рандома", как любил шутить молодой Фред - ведущий спортивной колонки. Бильбо никогда не нравились эти современные фразочки, уж больно смахивали они на кокни, от которого он пытался избавиться всю сознательную жизнь. Но, как говорится, родителей не выбирают: мать Бильбо, давно уже ушедшая в мир иной, была убежденной хиппи, назвала сына не то в честь деда, не то по каким-то собственным соображениям, и уделяла его воспитанию минимальное внимание. Мальчик рос, как трава в поле, предоставленный сам себе, терпел насмешки одноклассников из-за неуклюжего имени и искренне верил в пословицу "Где родился, там и пригодился". Впрочем, пригодился он вполне успешно - выпускник журналистского колледжа без особого труда нашел себе работу, менял издания по принципу "где больше платят", подрабатывал на стороне и старался жить в свое удовольствие.

Пора было возвращаться на рабочее место: не по годам бодрый старик-редактор добегал до своего кабинета в считанные минуты, и сразу же включался в раздачу наград и оплеух. Откуда у него было столько энергии, не знал никто; Гандаль успевал везде и всюду, участвовал в общественных организациях, мотался чуть ли не по всему миру на конференции, всегда знал, что и где происходит в родном городе и, казалось, умел следить за подчиненными сквозь стены. Бильбо не раз замечал, что, стоит ему отвлечься от работы, по корпоративному чату от шефа тут же приходило короткое, но едкое замечание, после которого приходилось хвататься за текст с удвоенной энергией.
Он уселся за свой стол, дернул мышку и вздрогнул: окно чата привычно моргало красным. "Мистер Б., зайдите к шефу, С." С. - так звали их секретаря, расторопного, но бестолкового паренька, непонятно за какие заслуги получившего свой пост. Конечно, в жизни его звали как-то длиннее, что-то вроде "Сэмуайз", но вся редакция называла его исключительно одной буквой; по общему мнению, большего он не заслуживал.
Опять чертыхнувшись, Бильбо поднялся и отправился по извилистому офисному коридору в кабинет шефа. Тот разговаривал по телефону (на испанском, как не без зависти отметил журналист), и жестом предложил Бильбо присесть.
- Бильбо, мой мальчик... Я прочитал твою последнюю статью. - Гандаль заговорил, еще даже не положив трубку на рычаг.
Бильбо напрягся; тон шефа не сулил ничего хорошего.
- Я не понимаю, то ли финансы - не твоя тема, то ли ты просто исписался, - жестко приложил его шеф. - Это неинтересно читать, понимаешь? Пресно, скучно, я едва не уснул! Мне кажется, пора что-то менять.
- Что... Что вы предлагаете? - Бильбо проглотил комок в горле. Он уже морально готовился к увольнению.
- Я предлагаю тебе отправиться в путешествие. Знаешь, развеяться, новые впечатления, новые люди... Мне кажется, ты засиделся здесь.
- Куда вы хотите меня отправить? - При слове "путешествие" перед журналистом мелькнули кадры желтых пляжей, лазурно-голубого неба, теплого моря и, конечно, длинноногих красоток в купальниках.
- В Кармию. Вряд ли ты знаешь, где это находится, поэтому можешь не пытаться вспомнить школьный курс географии. Я подготовил для тебя комплект документов - билет на самолет, виза, все дела. Все здесь, в этом конверте, - он накрыл пожелтевшей ладонью белый пакет на столе. - Бильбо, малыш, когда ты вернешься, тебя будут ждать два разворота и, максимум, четыре фотографии. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Семнадцать столбцов, - обреченно выдохнул Бильбо. Деваться было некуда.
- Восемнадцать. И это должны быть такие развороты, что наши читатели глаз бы от них не могли оторвать до того, как не прочитают твою фамилию под репортажем. Я в тебя верю, мой мальчик. Свободен, - неожиданно громко гаркнул Гандаль, почти бросив конверт в руки опешившему Бильбо. - Послезавтра у тебя самолет, марш собирать вещи.
- Есть, сэр, - тихо ответил журналист. Ему казалась унылой своя жизнь? Раздражали рутинные опоздания шефа? Так вот, получите и распишитесь, командировка, черт знает, куда и черт знает зачем.
Кармия... Может, это какой-нибудь городок в Испании или Италии? Солнце, старые дома, сиеста, говорливые жители, вечером - паб или бар... А неплохая картина вырисовывается!
Вернувшись за стол, Бильбо неспешно, смакуя, распечатал конверт и первым делом вытащил редакционное задание. "Судьба человека на фоне судьбы страны, сильная личность в сильном государстве". Неплохо, есть, где развернуться. Под заголовком - черно-белый портрет, в какой-нибудь волевой позе мыслителя или что-то вроде того. Или, напротив, со светлой улыбкой и сыном на коленях, пусть читатели видят, что сильные мира сего - тоже люди. Впрочем, он решит это, когда познакомится с объектом.
Дальше последовала сложенная в несколько раз карта местности, с уже начерченным твердой рукой Гандаля маршрутом. Ладно, ее он посмотрит попозже. Ну-ка, что там дальше? Памятка безопасности... Уже интересно. Но и ее можно почитать попозже. А, вот, билет на самолет... Что?!
Дрожащими руками Бильбо настучал на клавиатуре "Кармия" и вперился взглядом в экран. Ресторан, магазин женской одежды, где же город? А, вот. Даже и не город, так, маленькая деревушка... Но важно не что это, а где оно находится!
Бильбо сорвался с места, сгреб в ладонь билет на самолет и бегом помчался к шефу. Дверь оказалась заперта, и встревоженный его появлением С. поторопился объяснить:
- Гандаль ушел, буквально пять минут назад. Вы еще можете его догнать...
Бильбо буркнул благодарность и ринулся вниз по лестнице. Редактора он настиг уже на улице, когда тот садился в потрепанный жизнью "Форд".
- Бильбо, что-то не так?
- Куда вы меня отправляете?! Это шутка, да? Я не могу!
- Ты еще и сам не знаешь своих возможностей, мой друг, - с улыбкой проговорил старик. - Если не поедешь, ты уволен. Хорошего дня.
"Форд" уютно запыхтел выхлопной трубой, заворчал мотором, технично выбрался на дорогу и через полминуты скрылся за поворотом. Бильбо же остался стоять у входа в редакцию, ошеломленный и шокированный. Билет на самолет висел в его ослабевшей руке, и даже самый любопытный человек не мог бы сейчас прочитать название пункта назначения, прикрытого пальцами журналиста, однако мог его услышать; Бильбо, сам не замечая того, бормотал:
- Бен-Гурион, будь он проклят! Израиль, страна пророков! Нет бы, в Иерусалим отправить, к Стене Плача или Гробу Господню... Надо было меня засылать в эту Богом забытую Кармию, на границе с Газой! Да меня же убьют палестинцы прежде, чем я раскрою блокнот!

Два дня, оставшиеся до отлета, ушли на поиск легкой одежды и спешное изучение любой подручной информации про ЦАХАЛ (Бильбо уже без страха проговаривал про себя эту аббревиатуру) и вообще Израиль. Вроде бы в Кармие, куда он собирался, было тихо, боев не велось. Тихо?! Это в считанных-то километрах до Газы может быть тихо? Не обольщайся, Бильбо, тебе очень повезет, если ты вернешься оттуда живым. Хотя, после операции "Достойное возмездие", вроде бы, на всех границах было тихо. Но, опять же, "Возмездие" проводилось на Ливанской границе, а он ехал гораздо южнее, к Газе. Где-то в глубине души Бильбо отчаянно надеялся, что его, штатского, к тому же иностранца, просто-напросто не пустят в городок, и он с чистой совестью останется в Иерусалиме или даже Тель-Авиве. Надежда тлела, как огонек в Синайской пустыне, не разгораясь в пожар и не затухая совсем. Вдруг все-таки ему повезет и не придется прятаться в убежище от авиаударов? Почему-то Бильбо точно знал, что в Кармие ему придется прятаться, и не раз.
Уже в самолете, откинувшись на спинку кресла и вдыхая хорошо кондицируемый воздух салона, Бильбо отгонял от себя мысль о том, что видит этот аэропорт последний раз в своей жизни. Что за бред? Конечно, он вернется домой... "В цинковом гробу, грузом 200 ты вернешься", - в голове взвизгнул ехидный чертенок-пессимист. "Заткнись", вяло приказал ему Бильбо, закрывая глаза. Зашумели турбины самолета; близился взлет.

"Что за бардак в этом Бен-Гурионе?" - возмущался про себя журналист, волоча тяжелый чемодан от эскалатора к залу прибытия. "Меня даже не обыскали, не осмотрели, просто просветили вещи, и все! У них же тут арабы через каждые три шага, как так можно?" Мысленные возмущения пришлось прервать; взгляд выхватил в толпе белую табличку с болезненно знакомой фамилией. Его ждали.
Бильбо подошел к невысокому, темноволосому и улыбчивому парню в солдатской униформе, вещмешком за спиной и табличкой в руках.
- Здравствуйте. Мистер Бэггинс - это я.
- Шалом, - радостно поприветствовал его боец. - Меня зовать Кфир, кличка. Так проще.
В речи парня чувствовался заметный акцент, но понять его было несложно. Бильбо пожал протянутую руку и поплелся вслед за парнем к выходу, заодно мысленно составляя его устное описание. Хорошо сложенный, сильные руки, мягкая, упругая походка, без труда тащит явно нелегкий мешок за спиной, привычно поправляет ремень винтовки на плече. Под погоном справа пристегнут ярко-зеленый берет - бригада Нахаль, если Бильбо правильно помнил прочитанный материал. Одна из элитных пехотных бригад ЦАХАЛа, бывшие сельскохозяйственники, а ныне - мечта многих призывников.
- Кфир, куда мы сейчас идем?
- Как куда? - Искренне удивился тот, даже остановившись от неожиданности. - Авто... стоянка? Автобус, домой на база. Ты простить, я плохо говорю английский, только учу.
- Нет-нет, все понятно. А все бойцы знают английский? Я смогу с ними объясниться?
- Не все, - чуть помрачнел Кфир. - Я и брат учим, хотим, как дядя, в Сайерет Маткаль служить. Туда без язык не берут, жаль. Дядя хорошо говорит, не бойся. И я помогу, - он гордо приосанился. - Я быстро учусь!
Бильбо только сейчас сообразил, что парень молод, ему, возможно, чуть больше двадцати лет. Или меньше, по лицу не поймешь.
- А как вы узнали, что я должен приехать?
- Гандаль звонил дядя, говорил, просил вас принять на база. Дядя спорил, не хотел, но потом согласился. Он не любит гражданских. Много... их смотрел, ему не нравится.
Стоило прозрачным дверям раздвинуться, как в лицо Бильбо ударила волна жаркого воздуха. Конечно, он знал, что здесь жарко, но чтоб настолько... Или это был контраст с прохладой аэропорта? Впрочем, Кфир, как ни в чем не бывало, поддернул длинные рукава рубашки и уверенно зашагал по раскаленному асфальту.
- Ты... тебя... надо рубашка найти. Длинные руки чтобы были, ты белый слишком.
Бильбо не сразу сообразил, что имеется в виду, но потом понял: Кфир говорит про его светлую кожу северянина, но слов парню не хватает. Сам боец щеголял бронзовым загаром на лице и руках, но под длинным рукавом тоже была заметна бледная кожа.
- Зачем, жарко же?
- Горишь. Сгоришь, - подобрал юноша оборот. - Слишком солнце злой, нельзя так.
До автобуса они шли каких-то десять минут, но за это время Бильбо умаялся и взмок. Как Кфир умудрялся сохранять улыбку, болтать без умолку и легко, как пушинку, тащить мешок, было непонятно. Дело привычки, наверное.
В автобусе стало чуть полегче, но через открытые окна ветер задувал все тот же обжигающий воздух и песок. Однако, стоило автобусу чуть разогнаться и въехать на пригорок, перед пассажирами открылся такой вид, что Бильбо забыл обо всем на свете.
Где-то совсем неподалеку, на западе, синей ленточкой серебрилось Средиземное море. Южнее желтели пески, бесконечные, неохватные, невероятные в своем величии. Лазурно-голубое небо, с солнцем, стоявшим в зените, дополняло картину библейской земли. "Господи, ну зачем, зачем здесь воевать? Можно же спокойно жить, наслаждаться этой красотой, любить друг друга..." - Бильбо встряхнул головой, отгоняя бредовые мысли. Никогда еврей с арабом не будут жить мирно, это чушь. Сколько десятилетий они уже сражаются за эти клочки земли? Разве же сейчас можно что-то изменить, тем более силами какого-то замученного жизнью журналиста? Когда сама ООН бессильна!
- Сядь! - Кфир дернул его за подол рубашки, заставляя опуститься на сиденье. Бильбо очнулся от своих мыслей и вздрогнул - шум мотора сливался с пронзительным, однообразным воем. - Носи!
Почти силой боец натянул ему на лицо небольшой, едва ли не карманный противогаз, моментально надел точно такой же и с явным интересом уставился в окно. Журналист коротко оглянулся - уже все пассажиры повыхватывали противогазы из карманов на спинках сидений и надели на себя. Однако паники не было; видимо, вой авианалета был делом привычным.
Как только сирена стихла, Кфир торопливо стянул с себя резиновую маску, аккуратно запаковал противогаз обратно и вдруг, обернувшись к Бильбо, послал ему теплую, очень жизнерадостную и белозубую улыбку.
- Не бояться, не надо, вещь обычная. Ты здесь на много времени? А, неважно, все равно привыкнешь.
Они высадились в Ашкелоне через полтора часа, набрав по дороге соратников Кфира. С кем-то он шумно и радостно здоровался, на кого-то, напротив, косился и едва не плевался в ту сторону. От Ашкелона до базы тоже шел автобус, и теперь уже в нем были только друзья Кфира плюс зачуханный ими Бильбо. Десять человек, все с винтовками, в форме, с вещмешками, все - бойцы Нахаля. Раньше Бильбо думал, что самые эмоциональные в этом мире - итальянцы, но теперь он был готов поменять свое мнение: болтовня Нахалевцев легко глушила и мотор автобуса, и шум взлетающих самолетов, и даже возможную сирену. Кое-как, второпях и неловко, его представляли бойцам, кого-то он уже запомнил, кого-то еще не успел. Борух, единственный, кто носил берет (его называли кумта, это журналист тоже уже запомнил) на голове, а не под погоном. Беньямин - самый упитанный из всех; однако Бильбо казалось, что под формой у него литые мышцы, а не жир. Бенцион - седой как лунь, но вроде еще нестарый, Бильбо боялся даже задумываться над тем, почему боец так скоро поседел. Давид - кажется, брат Бенциона или близкий родственник, чем-то неуловимо на него похожий. Гидон, Одэд - эти сидели чуть наособицу, склонившись над одной книгой; Натан, Офэр и, кажется, Даниэль трепались о чём-то своем на заднем сиденье. Еще несколько человек в общей беседе не участвовали и сидели отдельно, кто с наушниками, кто просто дремал, прислонившись к окну.
Автобус последний раз тряхнуло на ухабе, и, подняв облако пыли, он остановился у шлагбаума. С гиканьем и подначиванием друг друга, солдаты прыгали на землю, вытаскивали вещмешки из грузового отделения (кто-то заодно выволок и чемодан Бильбо), бодро строились у заграждения. Журналист машинально отметил, что вещи они складывали в багаж, а вот винтовки каждый держал при себе, не выпуская ни на секунду. Едва ли не маршируя в ногу, они зашагали в сторону базы - двух трехэтажных строений, четко обрисованных на фоне лазурного неба. В десятый раз утерев со лба пот, Бильбо поплелся следом, Кфир, видимо, из солидарности, шел рядом с ним.
- Брата сейчас увижу, - сообщил он радостно; молчать долго парень не мог физически. - Фри!
Он бросил мешок прямо в пыль и, не выпуская из рук ремня винтовки, ринулся вперед, раскинув руки для объятия. Ему навстречу, так же с винтовкой за спиной, бежал другой боец, похожий на Кфира, как две капли воды, разве что волосы, выгоревшие на солнце, казались светлее. Крепко обнявшись, братья что-то быстро залопотали на иврите, и только потом развернулись к Бильбо.
- Эфраим, - гордо представился Фри. - Ты к дяде, да?
- Да, наверное. Проводишь меня?
- Хорошо, - оскалился парень. - Кфир заберет вещи, да, братик? Пойдем, дядя сейчас обход совершает, как раз его поймаем. - Фри говорил по-английски чище брата, но не так бегло.
Бильбо слышал, как за спиной тихо, но яростно, выругался Кфир: видимо, таскать вещи ему не улыбалось. Впрочем, извиниться он не успел; Фри вытянулся в струнку перед мужчиной, вышедшим из ближнего к ним здания.
В первую секунду и Бильбо подавил скаутский порыв вытянуться перед командиром по стойке "смирно". Черные волосы, недлинная борода и темные глаза придавали ему сходство с арабом, от высокой, мощной, крепко сбитой фигуры веяло силой и уверенностью в себе. Стандартная зеленая форма Нахаля сидела на нем, как влитая, на поясе висел тяжелый десантный нож, за спиной винтовки не было, но, кажется, убивать он умел и без нее. На голове красовался, небрежно заломленный, малиновый берет десантника.
- Вольно, - коротко брошенное Фри словечко заставило того мгновенно сдуться и съежиться. - Гандаль говорил мне про вас. Мистер Бэггинс, если не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь, - подтвердил Бильбо, протягивая командиру руку. - Бильбо Бэггинс к вашим услугам.
- Не думаю, что они мне понадобятся, - десантник пожал его ладонь, сжав заметно сильнее, чем следовало и не заметив болезненной гримасы на лице гостя. - Подполковник Элимэлех Алон-Маген, командир этой заставы.

Он развернулся и зашагал в сторону базы, чеканя каждый шаг. Потом, притормозив на секунду, небрежным щелчком пальцев подозвал Фри.
- Подберите ему форму по размеру, чтобы я никогда больше не видел здесь этого белого пятна.
- Чем вам не угодила моя одежда? - Вспылил Бильбо. В конце концов, он независимый журналист, а не прапорщик!
- Тем, что вы в ней - отличная мишень. - Элимэлех подошел к Бильбо и силой развернул его за плечи к дороге. - Что вы там видите, мистер Бэггинс?
- Пустыню? - Неуверенно предположил тот.
- Это Сектор Газа, - прошипел подполковник. - Вон там, на горизонте, стоят домики. В каждом домике - злые арабы. До них - полтора километра, а опытный снайпер способен снять вас с вдвое большего расстояния.
Бильбо похолодел; скосив глаза, он разглядел тонкий бронежилет, поддетый под форму подполковника. Тот не шутил.
- А теперь задумайтесь, если, конечно, вам есть, чем. Весь генералитет ЦАХАЛа носит белые мундиры. Для арабских цалафим сейчас вы - высокопоставленный чин, приехавший на границу. Поверьте, если бы винтовка была в моих руках, вы бы уже минут десять как общались с Пресветлым. И иногда я жалею, что у меня в руках нет винтовки.
Он ослабил хватку, почти оттолкнул от себя журналиста и спокойно продолжил обход базы. Бильбо потер плечо; останутся синяки, это точно. Интересно, Элимэлех его напугать хотел, сразу показать, кто в доме главный, или действительно уберечь от снайперской пули? Журналист обернулся к молодому спутнику.
- Фри, он ведь не всерьез, да?
- Это граница, - хмыкнул парень. - Здесь не до шуток. Пойдем в казарму.
- Я в казарме буду жить? - Бильбо не мог со стороны услышать, как звучит его голос - в миг осипший, жалко-дрожащий.
- А вы думали, вам тут выделят номер в отеле, а весь офицерский состав базы будет плясать вокруг вас фрейлехс? - Подполковник появился вновь, на этот раз с другой стороны. - А ну, бегом внутрь, хватит тут светиться! - Низкий рык заставил сорваться с мест и Фри, и Бильбо, и даже ленивого голубя, присевшего на тропинку в паре метров от шлагбаума.

Ему подобрали и форму, и панамку (кумта гражданскому не полагалась), и даже берцы, в которых было ужасно жарко, и которые Бильбо мечтал переобуть на сандалии. Как бы ни так: решивший его навестить Давид отговорил журналиста от такого необдуманного шага.
- Ты не умеешь по пустыне ходить, - Давид тоже говорил по-английски чисто, ничуть не хуже командира. - Наступишь эфе на хвост, и все, привет родителям. Скорпионы, опять же, прочие твари... Не советую, в общем. Да и командир не одобрит.
- Лютует у вас командир, - не удержался Бильбо от ремарки. Ему выделили целую одну полку в шкафу плюс тумбочку, и теперь он пытался уместить кучу необходимых вещей в столь ограниченном пространстве.
- Командир за нас головой отвечает, - боец лениво развалился на койке, закинув ноги на спинку кровати. - Он все правильно делает, иначе нельзя.
- И потому надо было пугать меня винтовкой? Он обращаться-то с ней умеет?
Давид искренне оскорбился за командира.
- Он? Это подполковник-то Сайерет Маткаль со снайперкой? Ты шутишь? Еще спроси, прыгал ли он с парашютом.
- А прыгал?
Офицер ловко перевернулся на бок, указывая рукой на маленький значок над нагрудным карманом. Там раскинулись серебристые крылышки с парашютом посередине.
- Такие всем спецназовцам выдают. Или, ты думаешь, мы в Ливан пешком ходили?
- А вы тоже служили в Сарет Маткаль?
- Сайерет, - педантично поправил его Давид. - Нет, я был в Хандаса Кравит, хотя про Элехуда у нас и так все слышали.
- Вы его имя так сокращаете? - Поинтересовался Бильбо.
- Как сказать... Вообще Элехуд - его позывные были, означают "Король". Ну, и я как-то привык. Ты его лучше так не зови, он не любит от чужих прозвище слышать. И кстати, за каким чертом тебя сюда принесло? Ты же городской, баловень, наверное, и оружие в руках не держал?
- Не держал, - подтвердил журналист. - У меня редакционное задание - "сильная личность в сильной стране". Я, наверное, должен про подполковника писать?
- Попробуйте, - Бильбо вздрогнул и обернулся на голос, едва не выронив из рук полотенце. В дверях стоял бесшумно подошедший Элехуд. Сколько он там пробыл и что именно слышал, было известно только Всевышнему. - Только не забудьте мне приносить все материалы и снимки, которые вы тут соберете.
- Это еще зачем? - Неприязненно поинтересовался Бильбо. - Цензурой займетесь?
- Займусь, - подполковник пропустил мимо ушей насмешку. - Пусти вас в бой с фотоаппаратом, потом у русских будут снимки Меркава-4, а я пойду под трибунал. И кстати, - он жестом попросил Давида покинуть комнату. Тот безмолвно подчинился. - Зарубите себе на вашем курносом носу, мистер Бэггинс. Если вы подставите под пулю хоть одного из моих парней, вас не спасет даже пришествие Мошиаха: я отыщу вас под землей и отомщу. Можете спросить у любой собаки в Газе, она вам ответит: Алон-Маген мстить умеет.
Оставив Бильбо обдумывать это зловещее обещание, подполковник удалился восвояси. Вконец раздавленный впечатлениями, Бильбо медленно опустился на жесткую койку и вытянулся, даже не утруждаясь расшнуровкой ботинок. Какая, к черту, разница, расшнурованы они или нет, если его тут в любой момент может снять снайпер? "Господи, будь милосерден, не дай мне погибнуть тут, в этой дыре" - взмолился несчастный "новобранец". "Я ведь столько не успел, столько не узнал! А, какая, собственно, разница, чего я там не узнал, я ведь так и не успел влюбиться по-настоящему. Боже, позволь мне полюбить до того, как я погибну..."
Впрочем, долго предаваться молитвам и меланхолии Бильбо не умел. Пора было приниматься за работу, не зря же он еще дома вложил в обложку блокнота новый блок бумаги и зарядил автокарандаш?
Описав свои впечатления от аэропорта и базы, Бильбо начал набрасывать эскиз формы. В общем-то, она ничем особенно не отличалась от экипировки любой другой армии мира. Грязно-зеленый цвет, неуместный в обычной жизни, здесь был как никогда кстати. На рубашке с длинным рукавом были предусмотрительно нашиты с десяток карманов и кармашков, практически невидимых без содержимого. Погоны (у Бильбо они были совсем пустые, без знаков различия), легко отстегивались, чтобы под них можно было подсунуть аккуратно сложенную кумту, слева на рукав под погоном крепилась нашивка бригады. Манжеты плотно охватывали запястья, прилегая к ним, как вторая кожа, но рукава можно и закатать, и тогда чуть выше локтей их подхватит удобный хлястик. Под рубашку полагалась белая майка, но ею пренебрегали практически все бойцы, и Бильбо решил, что надевать ее необязательно. Кожаный ремень специально был предназначен для подвешивания ножен, магазинов, гранат и прочих ценных вещей. (В частности, у Давида на поясе сзади висела кобура с пистолетом). Брюки - обычные, холщовые, в которых и летом не жарко, и зимой не замерзнешь. Хотя вряд ли тут, на Эрец Израэль, бывают суровые зимы. Надо будет порасспросить ребят, как тут с климатом... Ботинки - тоже обычные, черные, армейские, разве что чуть легче тех, что продавались в его городе для охотников. У Кфира Бильбо видел прорезные перчатки, закрывавшие ладонь, но больше ни у кого таких не было, и поэтому журналист решил, что этот предмет экипировки парень подбирал себе сам. Так, теперь словарик - цафаим, Хандаса Кравит, Меркава-4, Мошиах... Вроде бы все.
Бильбо перечитал свои записи и усмехнулся, наткнувшись на "Эрец Израэль". Надо же, того и гляди, он начнет изъяснятся на иврите не хуже Нахалевцев...
"Не унывай, Бильбо, над тобой все еще голубое небо", - сказал он сам себе, пряча блокнот в тумбочку и выходя в коридор казармы. Пора было собирать новые впечатления.

В коридоре стояла гробовая тишина, только равномерно тарахтел какой-то механизм, да пощелкивала, моргая, лампа дневного света. Бильбо прошелся вперед-назад по коридору, рассматривая фотографии на бледно-бежевых стенах - аккуратно оформленные, в рамках и под стеклами. На каждой - будни ЦАХАЛа: экипаж танкистов, сидевших на броне и куривших два цигарика на четверых; летчик, только-только выпрыгнувший на крыло истребителя; девушка с автоматом, бросающая в камеру недовольный взгляд. Фотографий было много, все разные, и рассматривать их можно было до вечера. Бильбо решил поискать что-нибудь поинтереснее.
На первом этаже вдоль коридора тянулся ряд дверей, совсем как в средней школе. Одна из них оказалась приоткрыта; Бильбо нерешительно заглянул внутрь и замер, боясь помешать.
Это и впрямь был учебный класс: четыре ряда одиночных парт, сидевшие за ними бойцы, перед каждым - небольшой блокнотик и ручка, на спинках стульев висят на ремнях все те же винтовки. Бильбо машинально пересчитал: двадцать человек, у всех в глазах - неподдельный интерес и восхищение; знакомых - только пятеро: Кфир, Фри, Даниэль, Офэр и Натан. Переведя взгляд вперед, журналист понял, на что они с таким восторгом смотрели, а, точнее, на кого.
У доски, перед небольшим столом, стоял сам подполковник. В этот раз берет был сложен под погоном, короткая стрижка топорщилась ежиком, рукава рубашки закатаны выше локтей, крепкие, покрытые черным волосом, руки обнажены. На правом предплечье от запястья и до локтя тянулся бледно-розовый рваный шрам. За спиной Элимэлеха к стене была прислонена винтовка, в точности похожая на те, что висели на стульях солдат; видимо, личное оружие командира.
На столе лежал аккуратный черный кофр, из которого подполковник как раз извлекал какой-то обрубок металла. Коротко прокомментировав что-то, он продемонстрировал предмет аудитории, а затем в считанные секунды собрал полноценную винтовку, ловко выхватывая детали из кофра. Бильбо только ахнул: теперь вместо неуклюжих и корявых обломков Элехуд держал изящное, но смертельно опасное оружие.
- Мистер Бэггинс! - Насмешливо окликнул подполковник. - Хватит топтаться в дверях, заходите, вас тут не съедят. Заодно и подучитесь, если уж не снайпингу, то ивриту.
Журналист покраснел до корней волос, как ребенок, пойманный взрослым на глупой шалости. Однако деваться было некуда: бойцы дружно обернулись в его сторону, кто-то усмехнулся, кто-то удивился, Кфир приветственно махнул рукой. Дезертирство в коридор окончательно подорвало бы и без того шаткое положение Бильбо. Вежливо поблагодарив, он зашел в класс, встал у задней стены, нагретой лучами заходящего солнца, и приготовился слушать.
Подполковник прохаживался по классу, не выпуская винтовку из рук и почти ласково поглаживая приклад, что-то рассказывал, на ходу иллюстрируя слова прямо на оружии. Потом, вновь вернувшись к доске, он вытащил нечто вроде распорки и ловко прикрепил ее к винтовке, установив оружие на столешнице. Короткая лекция завершилась еще парой предложений. Затем к доске был вызван Кфир, и стало заметно, насколько сильно ему хотелось сюда выйти. С оружием он обращался не хуже дяди: перетащил на пол, улегся перед прицелом, продемонстрировал, как заряжается и разряжается винтовка, умело, но чуть медленнее Элимэлеха, разобрал ее на части и аккуратно сложил в кофр. Небрежным жестом паренек был отправлен на место, и подполковник перенес на стол уже другой кофр, чуть массивнее предыдущего. История повторилась: невзрачные куски металла в руках Элехуда собрались в грациозное, жестоко поблескивающее орудие убийства. В этот раз даже Кфир не был допущен к винтовке; подполковник показывал все сам. Закончив объяснение, он вновь с ловкостью фокусника разобрал наглядное пособие и защелкнул замки кофра. Ученики были отпущены на перерыв.
- Мистер Бэггинс, найдите себе дело подальше от учебных классов, - то ли просьба, то ли приказ, не поймешь. Подполковник снова подкрался к нему незаметно, как будто и не по полу ходил вовсе, а летал, аки птица. Оба кофра остались стоять на столе, однако за спиной подполковника висела личная винтовка. - Вы мешаете занятиям.
- Простите, я не хотел. Я не знал, что здесь... Идут уроки.
- Идут, - подтвердил Элимэлех, неуловимым кивком заставив Бильбо почувствовать себя умственно отсталым. - И да, будьте так любезны, постарайтесь во время блужданий по базе ничего не сломать и не повредить. Надеюсь, вам хватит здравого смысла держаться подальше от гаража и арсенала, а так же внутренних патрулей. Они стоят на постах не для красоты, соблаговолите не отвлекать парней от службы. И, кстати, за прошедший час палестинцы добрее не стали, на вашем месте я бы по окрестностям не гулял.
Закончив инструктаж, Элехуд покинул класс, так же, как и два десятка учеников до этого.
Бильбо же, едва держась на ногах, обессиленно опустился на ближайший стул. Так его не унижали со школьных времен. И ведь подполковник говорил исключительно вежливо, ни одного ругательства, сплошные "будьте любезны" и "соблаговолите"... Но как он умудрялся интонацией, взглядом и манерой речи втаптывать собеседника в грязь, осталось для Бильбо загадкой. Он сам так никогда не умел, да и не пытался научиться, однако сейчас от слов подполковника надсадно жгло глаза и щипало горло; хотелось разреветься, как много лет назад, в детстве, когда его обижали старшеклассники в школе, а заступиться было некому. "Не смей, дурак, только хуже будет", одернул он себя. "Иди лучше, найди себе место, чтобы никому не мешать".
Такое место нашлось. На кухне Борух и Беньямин встретили его с распростертыми объятиями, как-то незаметно припахав к приготовлению ужина
Поначалу журналист и не думал даже им помогать: вот еще, пусть сами справляются, не дети, чай... Но потом, чуть успокоившись после выволочки подполковника, он сообразил, что помощь можно обменять на информацию. А что может более ценным для корреспондента, нежели информация, да еще и из первых рук?
- Как ты режешь? - Презрительно поинтересовался он у Беньямина. Тот стругал огурцы на салат и тут же вскинул голову, оскорбленный.
- Шо ви таки тут бг'одите? Не хотите помочь - уже и не кг'итикуйте!
- Давайте, помогу, - примирительно поднял руки Бильбо, торопливо обвязался фартуком в знак серьезности своих намерений и потянул огурцы из рук бойца. Тот поначалу неохотно уступил, но, увидев, как гость орудует ножом, оттаял.
Через пять минут на кухне установилась во всех смыслах теплая обстановка. Беньямин, как выяснилось, репатриировался на родину вместе с родителями в десятилетнем возрасте, но до сих пор говорил на иврите с акцентом коренного одессита, отчаянно картавил и просил называть его "без цег'емоний, пг'осто Беня". Борух же, напротив, родился в Беэр-Шеве, где увлекался "Битлами" и потому без особого труда изъяснялся на английском. Оба парня с удовольствием согласились отвечать на вопросы Бильбо.
- Кто такой Мошиах?
- Мессия, - бойцы переглянулись, и Борух недоуменно пожал плечами. - Вы что, Тору не читали?
- Хде же он мог взять Тог'у, халамидник? - С укором воззрился на друга "пг'осто Беня". - Ты таки думаешь, что мистег' Бэггин ходил в хедэг?
- Ничего я не думаю, - огрызнулся тот, торопливо убавляя мощность плиты и начиная остервенело размешивать кашу в огромной кастрюле. - Давай шустрей, не успеем.
- Аицин паровоз! - Беня воздел руки к небу, закатив скорбные глаза, но за нарезку принялся еще усерднее. - Что вы еще имеете спг’осить, господин писатель?
- Что такое Меркава?
- Это танк, - разъяснил Борух, отскакивая от плиты и вытаскивая из шкафа пакет со специями. - Новейшая разработка - Меркава - 4, русские Т-74 и рядом не пылили. Уже стоит на вооружении, - похвастался он таким тоном, как будто бы лично клепал броню на Меркавы.
- А почему подполковник так выделяет Кфира на занятиях? - Бильбо искренне надеялся, что своим вопросом не подставит перед товарищами ни Кфира, ни самого Элимэлеха. Но друзья отнеслись к вопросу спокойно, даже с усмешкой.
- Тема занятия Кфиру близкая очень, он специалист, калаим. Спросите у него сами, это его любимый конек, потом не заткнете только. Но никакой предвзятости тут нет, напротив, Элехуд племянников гоняет еще сильнее, чем остальных. К Сайерет Маткаль готовит, - с ноткой зависти и тоски добавил Борух.
- Понятно... А что такое цафим?
- Ца-ла-фим, - поправили его сразу два голоса, но договаривал уже Борух, - это тоже вам пусть Кфир объясняет, его тема.
- А Хандаса Кравит?
- Штуг'мовые сапег’ные спецотг'яды, - теперь с ноткой зависти говорил уже бывший одессит. - Шоб я так жил, как они воюют! Увидеть однажды и умег'еть!
В нем явно пропадал талантливый актер. Впрочем, пропадал ли?
Еда была готова, и Бильбо начал помогать друзьям накрывать на столы. Собственно, процесс проходил по принципу конвейера: бойцы подходили по одному, каждый со своим подносом, выхваченным из общей стопки, и быстро, чтобы не задерживать очередь, выбирали салат, кашу и десерт. Очередь продвигалась быстро, процедура была отработана у всех до автоматизма. Последним к окну раздачи, как и полагалось командиру, подошел Элимэлех. Бильбо, подменивший в тот момент Беню у окошка, мысленно проклял все на свете и понадеялся, что подполковник не обратит на него внимания или не узнает. Надежды не оправдались.
- Я смотрю, вы нашли для себя достойное применение? - Каждое слово буквально сочилось издевкой. - Похвально, похвально. Каждый должен заниматься своим делом, не так ли, мистер Бэггинс? Будьте добры, мне третий слева салат, гречу, кофе и апельсин.
Бильбо окатила жаркая волна стыда. Ну что, что он сделал этому вояке, что Элехуд не упускает ни единой возможности над ним поиздеваться? Гандаль, чтоб тебе на этом свете аукалось, а на том в гробу ворочалось, ведь ты наверняка знал, что здесь ждет Бэггинса! У, старая сво...
Подполковник забрал поднос, подошел к столу, что-то коротко скомандовал. Солдаты, стоявшие до этого каждый у своего места, с шумом расселись. Вторая команда, больше похожая на пожелание - и по тарелкам застучали ложки, зашелестели разговоры, засветились улыбки.
- Сам-то поешь, - предложил Борух, участливо глядя на вымотанного в ноль журналиста. - А на командира не обращай внимания, он вообще штатских не любит, так уж сложилось. Придешь вечером в комнату отдыха?
- А что, у вас и такое есть? - Изумился Бильбо.
- Конечно, - парень, видя, что у гостя руки не поднимаются, сам собрал его порцию на поднос и поставил перед носом Бэггинса. - Ешь, а то ноги таскать не будешь. И приходи в 9 на третий этаж, там у нас народ собирается.
После ужина Бильбо поднялся в свою комнату, поймав себя на мысли, что комната не его: помимо него, там жили еще шестнадцать человек, плюс три койки оставались пустыми.
Солнце давно закатилось, и в помещении было хоть чуть-чуть прохладнее, чем днем и можно было хотя бы немного отдохнуть от солнечного пекла.
Журналист подошел к окну и присел на подоконник, ноги его уже не держали. Над Газой всходила крупная средиземноморская Луна; под ее светом песок серебрился, как расплавленное серебро. В чернильно-синих небесах рваной лентой расстилался Млечный Путь. Бильбо, родившийся в мегаполисе и покидавший его исключительно редко, почти забыл, как выглядит эта волшебная лента звезд и сейчас с восхищением созерцал ее, переливающуюся, как и две тысячи лет назад, над пустыней.
Он опустил глаза; перед зданием, на ярко освещенном прожекторами плацу строились оба отделения базы. Низкий голос подполковника раскатывался над площадкой звучной волной; слов было не разобрать, да и не знал Бильбо того языка, на котором говорил с подчиненными Элимэлех. Но ему казалось, почему-то, что это не разнос, а просто подобие планерки, угрозы в голосе командира не было. Коротко отдав честь, он отпустил солдат. Те, сохраняя строй, но не чеканя шаг в марше, направились обратно в здание. Бильбо устало прислонился головой к стене, прикрывая глаза. Сколько он уже на ногах, около суток? Спать хотелось до чертиков; но еще больше хотелось узнать, что же там будет твориться, в комнате отдыха, куда его так гостеприимно пригласили. Настроив будильник на наручных часах, чтобы не проспать, журналист слез с подоконника, доплелся до своей койки и пластом рухнул поверх покрывала.

Назойливо распищавщийся под ухом будильник вселил в Бильбо ненависть ко всему сущему. Кое-как отключив сигнал, он попытался было уснуть снова, но не смог: в груди зудило любопытство. Как могут отдыхать солдаты, чем они там занимаются? Что расскажет ему Кфир про свою "специальность"? Продолжит ли насмешничать Элехуд, или хоть на два часа оставит Бильбо в покое? Хотя... Стоп. Бэггинс прокрутил в голове весь прошедший день, даже вытащил из тумбочки блокнот и быстро набросал заметки. Подполковник ни разу не налетал на него при свидетелях, Фри у шлагбаума не в счет, стоял далековато, чтобы все разобрать. Нет, стоял он как раз-таки близко, это подполковник понизил голос едва ли не до шепота. Интересно, с чего такая деликатность, если вся база в курсе, как Элехуд ненавидит гражданских? Не хочет совсем уж позорить? Или просто предпочитает, чтобы Бильбо испил чашу позора до дна и в одиночестве? Черт его разберет... Репортер вдруг понял, что даже примерно не может представить себе возраст подполковника. Судя по званию - никак не меньше 45-и, судя по внешности - максимум 35. Или это форма так влияет, да выправка офицера?
Уже по дороге в комнату отдыха Бильбо привиделось невероятное: он подходит к Элимэлеху и спрашивает его о возрасте. А тот, мило улыбаясь в ответ, кокетливо крутит верхнюю пуговку рубашки: "Для тебя - сколько потребуется, мами!" Едва не споткнувшись от собственного нахальства, журналист поторопился загнать фантазию в самые темные и потаенные глубины души. Чур-чур-чур от такого, уж лучше на палестинскую пулю напороться...
Комнату отдыха отыскать было несложно: там горел свет, шумели голоса, то и дело взрывался смех. Бильбо зашел внутрь, поначалу нерешительно, а потом все увереннее осваиваясь среди солдат.
Элимэлех был здесь, в самом дальнем углу, за шахматной доской, вдумчиво склонившийся над фигурами; против него играл седовласый Бенцион. Ни один, ни другой не обратили никакого внимания на появившегося Бильбо. Однако остальные - Кфир, Фри, Натан и вся банда из автобуса - обступили его плотным кольцом и почти силой усадили к общему столику. Там вовсю кипела какая-то сложная игра, вроде настольной стратегии. Игроки вытягивали из колоды карточки с нарисованной деталью местности (поле, часть замка, дорога, еще какие-то мелкие, непонятные для новичка детали) и выкладывали к уже построенной части карты, помечая "свою" территорию маленькими фишками. Фишки различались по цветам, за каждую засчитывалось сколько-то очков, велся строгий подсчет и учет заработанных богатств. Пока, как показалось Бильбо, лидировал Борух, но всё еще могло измениться. Кфир, не участвовавший в игре, оттащил Бильбо к окну и жестом пригласил присесть на подоконник. Журналист подтянулся вслед за парнем на широкую пластину и прислонился спиной к стене, а виском - к прохладному стеклу. Хоть что-то прохладное в этой жаре...
- Ты говорить хотел. О чем?
- О многом. Во-первых, кто это? - Бильбо показал на одного из бойцов, участвовавшего в игре наравне с остальными; журналист в упор не помнил его в автобусе.
- Барак, - Кфир окликнул парня, что-то сообщив ему. Тот отвлекся на секунду, подбежал к Бильбо, пожал ему руку, сопроводив приветствие громким "Шолом!", и также бегом вернулся к столу. - Барак не говорит языки, только иврит. Он... головораненный, - в конце концов смог придумать юноша определение. - Миномет стрелял, в стену бил, Барак рядом оказался. Осколок стена в голова попал, вынуть нельзя, совсем. Теперь только иврит говорит и иногда плачет, без причина, просто так. Привык уже.
Бильбо так и не понял, к кому относилась последняя фраза - к Бараку или самому Кфиру, однако переспрашивать не решился.
- Кто такие калаим?
- Я - калаим, - просто ответил парень, как будто это все объясняло. Поерзав, он подтянул колени к груди, чтобы освободить место для брата. Тот ловко заскочил на подоконник, улыбнулся Бильбо и пристроил голову Кфиру на плечо.
- Расскажи поподробнее, пожалуйста? - Журналист вытащил из кармана заготовленный блокнот и карандаш. Кфир поморщился, явно непривычный к тому, чтобы его речь конспектировали, но спорить не стал.
- В ЦАХАЛ есть три снайпера...
- Всего три на почти двести тысяч бойцов, - трагичным голосом возвестил Фри. - Ужас! Позор на седины Бенни Ганца!
Короткий тычок Кфира заставил его замолчать.
- Три типа снайпера, - исправился он. - Я - калаим, подчиняюсь начальник база, имею винтовка, стреляю 700 метров. Дальше - цалафим, отдельные отряды. Подчиняются свое начальство, имеют другие винтовка, стреляют... Полтора километра, вот. И есть... Специалисты.
- Да, а ты, братец, так, любитель, - опять съязвил Фри.
"Это у них, никак, семейное", - подумалось Бильбо. "Ехидство в крови, передается по мужской линии"... Как бы ненароком он глянул в ту сторону, где сидел командир. Нет, высокомудрая игра продолжала занимать все внимание Элехуда.
Кфир бросил на брата полный тоски и обиды взгляд, уголки глаз скорбно опустились, рот изогнулся, как будто парень намеревался заплакать. Фри покрепче прижался к его плечу и тихо муркнул что-то на иврите. Юный снайпер мгновенно оживился и вновь повернулся к Бильбо.
- Специальные стрелки, как дядя, например.
Журналист не мог не отметить, что это "дядя" прозвучало со смесью восторга и благоговения. Большего авторитета для парней, судя по всему, не существовало.
- Контртеррористические отряды, - сложное слово Кфир проговорил едва ли не по слогам. - 13-я флотилия, Хандаса Кравит, Шагдаль, Ямам... Там везде служат лучшие. А в Сайерет Маткаль - лучший из лучших.
- Погоди, а что такое Шагдаль и Ямам?
- Шагдаль - спецназ ВВС, Ямам - внутренний аналог Маткаль, тоже спецназ, тоже элита. Братик просто бредит этими войсками, часами о них говорить может, зря ты ему эту тему кинул, - Фри усмехался, ласково ероша короткий ежик на голове Кфира. Бильбо опять задался риторическим вопросом: это стандартная армейская стрижка или попытка быть похожим на дядю? Скорее первое, чем второе.
- То есть, ты штатный снайпер на базе?
- Да, - подтвердил парень. - Я не один: и дядя, и Давид снайперы, еще Моше и Исаак из второго отделения. А я еще и гашаш, вот!
- Какой из тебя гашаш, когда ты травинку от обрывка гили не отличишь? - Фри постоянно норовил вставить свои пять шекелей. - Тебе до Меира Хар-Циона, как вплавь до Антарктиды!
Кфир опять смерил брата печальным, полным настоящей еврейской грусти взглядом. Потом, ничего не ответив назойливому комментатору, уже сам начал объяснять Бильбо:
- Гашаш - человек. По пустыне ходит, следы читает, говорит, куда араб пошел.
- Следопыт? - Подсказал журналист нужное слово.
- Да, сле-до-пыт, - Кфир со вкусом повторил новый термин. - Гили - костюм для снайпера, маскировка. Не только от глаз прячет, от теплодатчик тоже. А Меир Хар-Цион - великий гашаш и боец, легенда Сайерет Маткаль. Его сестра арабы убили... Как мама, - совсем уж по-детски прошептал он, переведя взгляд в окно. Фри покрепче прижал брата к себе.
Смущенный своей бестактностью, Бильбо поспешил перевести разговор на другую тему:
- А что вы еще на занятиях проходите, кроме оружия?
- Мно-ого всего, - протянул Кфир с интонациями школьника, которого спросили о школе во время каникул. - Рассказать?
- Расскажи, - торопливо согласился журналист, перелистывая очередную страничку блокнота.
Устроившись поуютнее и едва не стряхнув Фри на пол, Кфир начал рассказывать.
Ни журналист, ни братья не заметили, как комната притихла, и только после недовольного оклика Бени опомнились и замолчали. Игры были отставлены в сторону; Кфир, вмиг заинтересовавшийся, с восторгом шепнул Бильбо:
- Слушай. Нигде такое больше не услышишь.
Первым порывом журналиста было протереть глаза, вторым - с криком умчаться до Ливанской границы, чтобы никогда не видеть этого наваждения: подполковник сидел с гитарой в руках и с видом знатока подтягивал колки, проверяя звучание струн на слух. В конце концов, добившись какой-то гармонии, заиграл; едва слышная, проникновенная, медленная мелодия вводила в транс. Первая строка, исполненная подполковником соло, и вовсе вогнала Бильбо в состояние восхищенного ступора.
- Авир 'арим цалуль каъяин...
И со второй строчки в музыку начали по одному вплетаться голоса бойцов.
- Вереах о-о-ораним...
- Ниса беруах 'аарбаим...
- Им коль паамо-о-оним...
- Что это за песня? - Больше артикулируя, чем говоря, спросил Бильбо у Фри. Парень ответил, тоже едва слышно:
- Золотой Иерусалим.
- Иерушалаим шель захав, - вдруг звонким тенором вывел Кфир. - Вешель нехошет ве шель ор...
И остальные Нахалевцы подхватили, поддержали, прикрыли этот высокий и очень чистый голос:
- 'алё лехоль шира-а-аих... Ани кинор!
Бильбо не верил ни своим ушам, ни глазам, ни прочим органам чувств. Грубый спецназовец, снайпер и десантник Алон-Маген с гитарой. Солдаты Нахаля, в пяти километрах от Сектора Газа, поющие гимн столице своей страны. И он, неясно каким ветром сюда занесенный, но уже почти родной, раз уж ему разрешили послушать это волшебное исполнение. Разрешили прикоснуться к тайне, приоткрыли дверцу в солдатское братство, позволили заглянуть за ширму гимнастерок и погон. Бильбо оценил этот дар; возможно, самый ценный из тех, что ему когда-либо преподносили.

Утром Бильбо, как и всех, поднял на ноги переливчатый сигнал горна. Его журналист не слышал со скаутских времен и очень удивился, сообразив, что горн здесь - вместо побудки. Мельком глянув на часы, он зашипел сквозь зубы: пять утра.
Через двадцать минут, в лучах рассветного солнца, на плацу началось построение. Бильбо не решился выйти туда, чтобы опять не нарваться на замечание Элимэлеха о том, что он мешает жизни базы, и наблюдал за происходящим из окна. Что уж там говорил подполковник, понять он, конечно, не смог, но увидел, как Элехуд подходит вплотную к Одэду, рывком застегивает одну из молний на его рубашке и что-то коротко приказывает. По строю пробегает легкая усмешка, тут же погасшая под взглядом командира, а Одэд, выйдя на шаг вперед, принимает упор лежа и начинает отжиматься. Упражнение было недолгим, и, кажется, Одэд выполнял его отнюдь не в первый раз.
Элехуд вновь встал перед строем, и начал зачитывать с листа фамилии бойцов. Заслышав свою, именованные люди выходили на шаг вперед и отдавали честь командиру. Среди вызванных мелькнули и Кфир, и Натан, и Беня; судя по всему, раздавались наряды на день. Процедура была достаточно долгой, около получаса, за это время Бильбо успел проголодаться.
У столовой он вновь умудрился столкнуться нос к носу с подполковником, и замер, не зная, как его приветствовать. Отдавать честь не военнослужащим не положено, да и не подчиненный он Элимэлеху, гражданин другой страны, как-никак... А говорить просто "доброе утро" казалось неестественным. Подполковник избавил его от раздумий, заговорив первым:
- Здравствуйте, мистер Бэггинс. Вас до сих пор никто не подстрелил и не съел?
- Здравствуйте, - ответил тот, оглядываясь, чтобы подтвердить свою вчерашнюю догадку. Все верно, одно отделение в столовую уже завели, второе еще не подошло; на площадке они стояли вдвоем. - Нет, как видите, я цел и невредим.
- Рад за вас. А почему вы не на кухне?
- А я там должен поселиться? - В тон подполковнику ответил Бильбо. - Я журналист, а не повар.
- Вы вчера очень гармонично там смотрелись, прямо заправским официантом, - сообщил Элимэлех. - Я надеялся, что больше нигде не увижу вашу сутулую фигурку, кроме как в окне раздачи. Я ошибся, к сожалению.
- Мистер Алон-Маген, скажите честно, что я вам сделал? - Бильбо не без удовольствия отметил реакцию Элехуда на гражданское обращение. - Вы постоянно надо мной издеваетесь, хотя я приехал только вчера. Это какие-то личные счеты с Британией или с журналистами?
- Да нет, это просто негативное отношение к лицам невоенного статуса, считающим, что они в состоянии приносить стране большую пользу, чем мы, - с каменным лицом отчеканил Элехуд. - Избавьте меня от споров, не сочтите за труд. Сегодня я позволю вам присутствовать на занятиях, только с условием не врываться посередине, а заходить перед началом, как и все. И, я надеюсь, вы не забыли о том, что должны ознакомить меня со всеми своими записями? Я бы предпочел просматривать их каждый вечер, во время отдыха. Конечно, вместе с ними мне придется лицезреть и вашу непозволительно счастливую физиономию, но я готов потерпеть это неудобство ради своей давней дружбы с Гандалем. А теперь идите завтракать и постарайтесь не попадаться мне на глаза чаще, чем дважды в день.
Бильбо уплетал завтрак, даже не замечая вкуса еды, полностью погруженный в свои мысли. Где, ну где, скажите на милость, Элимэлех мог освоить этот "дворянский" английский? Именно так во всех книгах графы и лорды разговаривали со слугами. "Неужели?!" - журналист аж поперхнулся от неожиданной догадки. "Неужели подполковник зачитывался рыцарскими романами викторианской Англии? В оригинале?! Нет, это бред". Но другого рационального объяснения на ум не приходило. Впрочем, и раздумывать долго не пришлось; занятия начинались ровно в 8:00, опаздывать здесь было не принято.
Уроки были похожи на занятия в школе только наличием парт да досок на стенах. Названий предметов Бильбо не знал, но про себя именовал их, как мог. География, на которой учили разбираться в разных картах (в сухопутной Бильбо с горем пополам разобрался, а вот аэровоздушная так и осталась для него темным лесом); что-то вроде гражданского права, где весь урок прошел в равномерной диктовке прав и свобод, как позже разъяснил журналисту Борух; сдвоенная тренировка с оружием, где, понятное дело, Бэггинс остался не у дел и мог только наблюдать, как бойцы собирают и разбирают "Узи", М-16, "Галиль" и "Голан"; последнее занятие - на полигоне, где лично подполковник учил бойцов обращаться с холодным оружием - ножом, кинжалом, стилетом, и, на десерт, маленьким набором метательных пластинок. Правда, последнее упражнение было, скорее, для разжигания интереса солдат, потому что пластинки не входили в состав обмундирования. Элехуд как бы играючи побросал их вперед, не прекращая объяснений, и потом только усмехался, глядя на вытянувшиеся лица бойцов, притащивших мишень. Области, обведенные там черным и соответствовавшие жизненно важным органам человека, оказались нашпигованы пластинками на манер маленьких ежиков. Когда почти у всех получилось вогнать нож в мишень с заданного расстояния, пусть и не в нужный сектор мишени, Элимэлех отпустил солдат на отдых.
Бильбо поспешил покинуть полигон прежде, чем его заметит внимательное око подполковника.
Во время обеда он торопливо записывал впечатления, стараясь ничего не упустить. Отдельная страничка ушла на личный восторг от техники обучения, включавшей проведение контрольных в конце каждого занятия; Бильбо даже глазам своим не поверил в первую секунду, когда преподаватель географии, незнакомый подтянутый майор, начал раздавать "студентам" листочки с тестами и попросил передать их вперед ровно через пять минут. Ну и час на полигоне, конечно, заслуживал отдельных восхищенных строк.
После обеда солдатам выделялось два часа на отдых, и в это время Бильбо решил удалиться из казармы, потому как уставшие парни падали спать. Он сам ненавидел, когда кто-то бодрствующий сидел возле него, спящего, и предполагал, что это не нравится никому из живущих на этой земле. Прикинув, куда бы ему пойти, журналист вспомнил прошлый вечер и отправился в комнату отдыха, ныне пустующую.
Первым делом, воровато оглянувшись, он схватил оставленную вчера прямо на столе Элимэлехом гитару. Еще вчера ему показалось, что инструмент необычен, но сегодня мимолетное ощущение перешло в уверенность. Это была непростая гитара: резная, с выжженными узорами и чьим-то автографом, тоже выжженным поверх краски. Неужели личная собственность подполковника? Видимо, так и есть...
Дальше Бильбо осмотрелся, прикидывая, над чем бы ему скоротать два часа. На глаза попалась знакомая синяя обложка - Джейн Остен, "Гордость и предубеждение". Подхватив книгу и устроившись в уютном кресле в уголке, куда не попадали лучи яркого солнца, Бэггинс погрузился в чтение. Только на втором десятке прочитанных страниц он сообразил, что же именно читает. Джейн Остен. На юге Израиля. На чистейшем английском, а не на иврите! Значит, догадка насчет изучения Элимэлехом языка была отчасти верной? Бильбо почти физически ощутил мучительное, свойственное только журналистам профессиональное желание выяснить, узнать и докопаться. Однако окунуться в него с головой Бэггинс не успел: над ухом пронзительно взвыла сирена воздушной тревоги.
Отшвырнув книгу на стол, Бильбо вскочил на ноги и пулей вылетел в коридор, почти интуитивно рванулся вниз по лестнице, и, как выяснилось, угадал: остальные солдаты мчались тем же маршрутом. Вниз, на улицу, несколько метров вдоль здания и снова вниз, в убежище... Ф-фух, пронесло.
Совсем близко ахнул взрыв, затем еще один. Стены убежища сотрясались, однако никто из бойцов не выказывал страха, напротив, два отделения торопливо и деятельно строились вдоль противоположных стен для переклички. Чуть припозднившиеся едва ли не кубарем скатывались вниз и быстро занимали свое место в строю. Над базой прогремел еще один взрыв, и только тогда Бильбо понял, что выискивает среди бойцов красный берет подполковника и не может его найти. Элимэлеха в убежище не было.

После того, как шарахнуло в шестой раз, Бильбо был готов сам выскочить наверх и помчаться разыскивать этого самовлюбленного психопата, каким-то чудом получившего пост начальника базы. Однако буквально через секунду подполковник собственной персоной слетел в убежище. Судя по всему, он напрочь проигнорировал ступеньки и просто-напросто спрыгнул вниз. Выпрямившись, он машинально одернул форму и размашисто зашагал к руководителям подразделений; первым ему утвердительно кивнул Давид, затем - тот самый майор, проводивший занятия по географии. Все на месте.
Элимэлех не стал напрягать голос, чтобы перекричать грохот ракет, и небрежным жестом отпустил солдат. Бойцы, уже явно привычные, вытащили откуда-то из неосвещенной части укрытия длинные скамейки на манер тех, что обычно стоят в спортзалах, и расселись ровными рядами; сам подполковник отошел в угол и сел по-турецки прямо на пол, прислонившись спиной к шершавой стене. Среди солдат уже завязалась непринужденная болтовня; артобстрел был таким же обыденным делом, как дождь или туман в Лондоне.
- Садитесь, мистер Бэггинс, вы устанете стоять, - Элимэлех гостеприимно похлопал ладонью по бетонной плите рядом с собой. - Я почти забыл, что теперь при перекличке в понятие "все" входят "все" и "мистер репортер" в придачу. Однако я рад, что вам хватило здравого смысла спуститься сюда, а не скакать под огнем, выискивая сенсацию.
- Вы меня за идиота принимаете? - Бильбо отдавал себе отчет, что именно так о нем и думает подполковник, но остановиться уже не мог. Нервное напряжение требовало выхода. Опустившись рядом с Элехудом на пол, журналист выпалил, - где вы были так долго?
Правая рука Элехуда, до этого расслабленно лежавшая на колене, вдруг напряглась, сжимая рукоять фантомного ножа. Бильбо подобрался, прекрасно понимая, что даже готовый к броску, он не сможет ничего противопоставить опытному спецназовцу. Оставалось надеяться, что хотя бы сидевший близко к краю скамейки Кфир сможет утихомирить дядю. Но никакого броска не последовало; Элимэлех спокойно заговорил:
- Мистер Бэггинс, напомните мне номер должностной инструкции, в которой указано, что я должен перед вами отчитываться.
Конечно, такой инструкции не было, и быть не могло. Бильбо выдохнул, стараясь совладать с собой, и вдруг ляпнул, не подумав:
- Я за вас волнуюсь! - И тут же сам испугался своей наглости. Вот теперь Элимэлех точно стукнет его головой о стену пару-тройку раз, а потом отчитается перед Гандалем: "Он не пошел в убежище во время обстрела. Я что, должен был его за уши тащить?" Бильбо был уверен, что Элехуд тащил бы за уши любого из Нахалевцев, рискуя собой, но спасать жизнь журналисту... Вот уж не было печали.
- Я вас об этом не просил, - тихо заметил командир. - Еще вопросы будут?
- Да, - профессиональный интерес теперь стоял превыше собственного отношения к Элимэлеху. - В комнате отдыха я видел книгу, Джейн Остен, в оригинале. Это ваша?
- Я принес ее на базу, теперь она общая. Мне кажется, или вы удивлены?
- Да, если честно, удивлен. Женский роман на военной базе...
- Мистер Бэггинс, - голос подполковника зазвенел, и несколько парней с ближней к ним скамейки нервно обернулись на командира. Тот чуть заметно покачал головой, показывая, что начальственный гнев обращен не на них. - Вам, как журналисту, должно быть хорошо известно, что литература не бывает "женской" и "мужской", она бывает хорошей и плохой. Я высоко ценю талант Джейн Остен и ставлю ее в один ряд с такими мастерами, как Чарлз Диккенс, Вальтер Скотт, Артур Конан-Дойл, Редьярд Киплинг и Шарлотта Бронте, а из более современных авторов не могу не отметить Джона Рональда Роуэла Толкиена.
- Вы Шекспира не назвали, - пискнул Бильбо, откидываясь назад, к стене.
Элимэлех смерил его долгим взглядом, в котором читалось отчетливое "Молилась ли ты на ночь, Дездемона?" Теперь понятно, у кого Кфир перенял мимику и манеры...
- Признаться, я удручен уровнем знаний родной литературы, демонстрируемым британскими журналистами. Я перечислял прозаиков и романистов, а Уильям Шекспир, при всем моем к нему уважении и трепетной любви, был поэтом и драматургом. Вам разъяснить разницу между прозой и поэзией, или вы и Сервантеса с Лопе де Вега на одну доску ставите?
- Не стоит... разъяснять, - простонал Бильбо.
Мысли прыгали, как обезумевшая лягушачья стая, и подсознание фиксировало только самые короткие и связные: "Спецназовец-книголюб, ага. Снайпер-литературовед. Умереть - не встать..."
Только вечером, когда Бильбо дословно записывала короткий разговор в блокнот, в глаза бросилась почти точная цитата: "Литература не бывает "женской" и "мужской", она бывает хорошей и плохой". Журналист был готов сгрызть свой блокнот, если Элимэлех не переиначивал Булгакова. "Пойти в Иордане утопиться, что ли..."

---

20.01.2013 в 21:28

Пишет  Килифилия:

помните этот укур, сочиненный  Растагаст в оранжевом борще и ваще
так вот я бессовестно утащила продолжение, которое насочиняли вконтакте xd
я не знаю, если ли авторы сего на дайри, но я не нашла xd

Фили СЕКСИ БРАТ Кили
Кили СЕКСИ БРАТ Фили
Элронд ВПИСКА У ЭЛЬФОВ Владыка Ривенделла
Кили ДЯДЯ ВОЗЬМИ МЕНЯ ПОХОД С БОЛЬШИМИ ГНОМАМИ Дьюринский
Бомбур А ЕСТЬ ЕЩЁ СОСИСОЧКА Кхазад-Думский
Гимли ПАПА Я С ВАМИ ХОЧУ сын Глоина
Гимли ПАПА МНЕ УЖЕ 72 ГОДА сын Глоина
Бофур УЖОРНАЯ БЫЛА ВЫПИВКА Кхазад-Думский
Галадриель САРУМАН ЗАТКНИСЬ Лориенская
Дори ЛЕКАРСТВЕННАЯ РОМАШКА Эреборский
Леголас ШТО Я ТУТ ЗАБЫЛ Трандуилион
Боромир ХВАТИТ МЕНЯ УЖЕ УБИВАТЬ Гондорский
Денетор ЕЩЁ НЕ ВСЕХ СЫНОВЕЙ УБИЛ Гондорский
Кольцо ДОМИНИРУЙ. ВЛАСТВУЙ. УНИЖАЙ. Всевластия
(c)

---

Древнее дерево редко хрустит.
Хочешь сломать - хрен-та!
Вынесет Торин на бой дубощит,
Склеенный "Моментом".
Понарастут на прошлом грибы,
Мы их съедим с водкой
И дубощитом дадим в дуболбы
Тем, кто пропустит сходку.
(С)  Doctor Offline
Лучше и не скажешь.