Развод часть 6

[ale-ol]

- Ты присесть позволишь? Разговор будет долгим, - Славка с самым мрачным видом зашел в комнату. Обычно он не стучался ко мне так рано, до работы оставалось еще минут сорок и я спокойно сидела в кресле, попивая чаек и почитывая книжку.
- Конечно, а в чем дело? – разговор меня пугал, - если ты про размен, то я…
- Да я про размен, но не только. Мы с Иллоной собираемся пожениться. Мы планируем большую семью, да…
- Как только придет первый же покупатель, я сразу же, все справки уже готовы, - вид меня, отоваренной по тыкве бывшим мужем, все яснее проступал перед глазами
- Нет, дослушай, пожалуйста. Я о другом. Мы с Иллоной выделили тебе нашу комнату… - Э-э-э, - только и смогла произнести я. Хорошее начало. Они, значит с Иллоной, благородные такие, выдели мне с барского плеча.
- Так вот, - мужу разговор тоже давался не легко, - мы с Иллоной выделили тебе нашу комнату, потому, что тебе негде жить. Но у тебя же есть мамина квартира. Сейчас ты размениваешь эти две комнаты, на комнаты вместе и начинаешь менять мамину квартиру…
- П-подожди, мы совсем о другом договаривались. – я начала заикаться, - и потом у меня нет маминой квартиры. Это у мамы есть ее квартира…
- Я считаю, что ты меня обманула, - муж посмотрел на меня близорукими покрасневшими глазами, а у меня вдруг совершенно некстати защемило сердце.
Терпеть не могу, когда он снимает очки и смотрит на меня так пронзительно и беспомощно. Сразу начинаю перебирать все свои грехи. - Обманула? – У меня похолодели руки. Может быть отдать ему половину комнаты и избавится от своего чертова Мефистофеля, - при чем тут обманула?
- Ты вполне можешь жить у мамы и не морочить нам с Иллоной голову квартирными аферами. Мы, конечно, тебя не гоним, ты можешь оставаться здесь, пока не разъедешься с мамой, но, согласись, это не очень прилично, у нас могут родиться дети и эта комната нам самим понадобится. Переезд наш отсюда нужно завершить в кратчайшие сроки. Я сказал все, что хотел, позволь откланяться.
Я осталась сидеть с ощущением, что меня отоварили пыльным мешком из-за угла.
Жить с мамулей вовсе не кажется мне благом. Мало того, большую часть взрослого существования я делала все, что угодно, чтобы не переступать порог родительского дома.
Мамуля – человек увлекающийся и склонный к фанабериям. Раз в год - полтора мусик становится поклонницей очередного целителя или способа исцеления, неофитом религиозной секты, или еще что-нибудь в таком духе придумывает, а фантазия у нее богатая.

При увлечении Порфирием Ивановым, например, мама в одних трусах обливалась у подъезда водой в октябре. Разумеется, на это шоу сбегалось посмотреть полрайона. Оздоровление таким способом закончилось тяжелым бронхитом.
Когда мама вступила в заковыристую секту баптистов, она писала молитвы на бумажках и трепетно их кушала... Я в то время жила с ней вместе. И каждое утро, часиков этак в шесть она поливала меня ледянущей святой водой из кружечки. Получив порцию отборного мата в ответ, мама со святой улыбкой говорила: «Это хорошо, это из тебя дьявол выходит». Постепенно я притерпелась (а куда деваться-то) и даже стала пошучивать на эту тему с подругами, что, дескать, дьявол от постоянных экзорцизмов опаршивел, стал мелкий и замухрышистый, но жив еще, курилка.
Меня спасало то, что увлечения мамы не длились более полугода.

Хуже всего была, конечно, уринотерапия. Конец лета и начало осени я отсутствовала, ошиваясь у друзей на даче, потом появилась дома – и на тебе... Чтобы было не так скучно заниматься ерундой, мама вовлекла во бред соседку и они развлекались вместе. В холодильнике никаких продуктов, зато сонмище банок и баночек с уриной сегодняшней, вчерашней, утренней, вечерней, своей и даже соседской. Но круче всего по виду, цвету и аромату была урина, «упаренная до одной четверти объема». Мама подозревает, что чем противнее лекарство, тем оно полезней... Судя по всему это зелье, способно вылечить СПИД, чуму и холеру одним ароматом. Упаривалось это все мамой и соседкой с большим азартом у нас на кухне. Соседкины домочадцы отказались потворствовать ее новому увлечению, так что почти все действо происходило у нас. Дамы встречались вечером и утром, приносили с собой исходный продукт, всесторонне его изучали, обсуждали качество, далее начинался процесс исцеления. Урину пили, прикладывали наружно, намазывали на больные места... Упаривали, опять же, под неспешный разговор. Обсуждали, что изменилось, непременно, к лучшему, кто как оздоровился за прошедшее время и довольные расходились. Ароматы по дому плыли соответствующие.
Я сделалась тоскливой и нервной. Перед питием чая тщательно мыла кружку, кто знает, что из нее пили в прошлый раз... От уринотерапии я отказалась наотрез. Я категорически не желала ее пить для общего оздоровления. И на голову мазать для роста волос не хотела. И попытки меня намазать этим исподтишка встречались моими недовольными воплями. И вообще я подумывала, у кого можно переждать пару месяцев маминого увлечения, а пока старалась ходить по стеночке и лишний раз на глаза не попадаться. Так прошло около недели. Потом я боязливо выползла на кухню в попытке сварить макаронцев. Не уриной единой жив человек. Все конфорки были заняты. Ей родимой. Мама сидела в своей комнате у открытого окна и ожидала окончания процесса. Одуряюще пахло уриной.
И тут меня прорвало. С самурайским кличем, я похватала с плиты кастрюльки и выкинула их в открытое окно, прямо на головы гипотетическим прохожим. Туда же полетело все высокоцелебное содержимое маминого холодильника. Далее я злобно заявила, что пока живу в этом доме, уринотерапией здесь никто заниматься не будет. С данной областью целительства было покончено.
Если я перееду к маменьке, то через пару лет мы вместе будем развлекаться уринотерапией, каломазанием, отловом энергетических вампиров и, возможно, сдачей их в ближайший зоомагазин.
- Изумительный подарочек к Новому году, - думала я,- топая пешком на Крестовский остров. Дом моей подруги так хитро расположен, что проще всего дойти до него пешком. Ну, или ехать на тачке.
Маринин муж, открывая дверь, кисло посмотрел и сказал: «Опять трепаться будете до вечера…».
- Ольга, иди сюда, - крикнула из кухни Маринка, - что случилось?
Я рассказала ей о нашем разговоре с мужем и уселась ждать комментариев. Маринка готовила обед на завтра.
- Когда он тебе комнату отписывал, он надеялся тебя больше никогда не увидеть,- задумчиво сказала она, - а ты за ним поперлась. И, мало того, что он каждый день твою рожу на кухне созерцает, так еще и по твоей милости каждый день с соседкой срется. Говорила я тебе, не съезжаться в одну квартиру. А теперь сама виновата. Ладно, это лирика. Кстати, что сидишь, помоги-ка мне морковку почистить, – я послушно вытащила из ящика ножик. - Теперь по делу. Ну, во-первых, комнату он у тебя отобрать не может. Документы подписаны полгода назад, комната, которую он отдал тебе, продана. В суд он вряд ли пойдет. А суд, в любом случае, будет на твоей стороне.
- Марин, суд судом, но Славка прав, я действительно при разводе забрала все себе.
- Ну, с тем, что «мы с Иллоной выделили тебе комнату», он, конечно, погорячился, но совесть-то тебя жрет?
- Не то, что бы жрет, но покусывает, - я посмотрела на подругу тоскливым взглядом.
- По-хорошему, отдала б ты ему половину денег за комнату.
- Ты тоже об этом думала? И не говорила об этом со мной? – Я не представляла себе такую Маринку.
- Я все-таки твоя подруга, а не его. А потом, я ждала, что ты сама об этом заговоришь.
- Как же мне теперь быть?
- Как? Мозгом об косяк! Обещай ему все, что угодно. Говори, что разменяешься с мамой, отдашь ему комнату из маминой квартиры, все, что хочешь, но вы должны получить две комнаты врозь, и как можно скорее. А потом ты накопишь денег и расплатишься с драгоценным Славочкой.
Прошло еще некоторое время. Появились покупатели – большая татарская семья. Основной моей задачей стало ни в коем случае не столкнуть их с Наташей раньше времени. От греха подальше. Конечно, пожилая, сварливая татарка еще и не то в жизни видела, но захочет ли она проживать с таким подарком, как наша соседка в одной квартире?
С мужем у меня состоялся бредовейший разговор.
Я клялась, что сейчас возвращение ему комнаты невозможно по разным документальным причинам. Я врала при этом как сивый мерин.
Славка смотрел на меня строго и очень сомневался. Он тоже понимал, что я вру ему, но что он мог поделать, кроме как взывать к моей порядочности.
Я объясняла, что жить мне по-прежнему негде, что к маме я пойду под дулом пистолета, и то не факт.
Муж вздыхал и сердился непонятно на кого.
Я говорила, что в ближайшем будущем непременно уговорю маму на размен, и отдам ему все, что он захочет. Мне было невероятно стыдно.
Муж снимал свои очки и вертел их в руках.
Я убеждала, что мы, конечно, пострадали, но, ведь не даром же. За это недолгое время, наши комнаты выросли в цене и то, что мы купили за восемь, теперь продаем за восемнадцать.
Муж вздыхал, ничего не говорил, просто молча сидел напротив и все понимал.
У меня горели щеки. Я тоже понимала, что никогда не отдам ему половину этих дурацких денег.
Договор подписывали через неделю. Я уехала в очередную комнату на Петроградке. Муж… Я не знаю, куда уехал муж. Он не оставил мне адреса. Когда мы вывозили вещи, со мной случился нервный срыв. Я мало что соображала, ходила, как зомби, таскала какие-то тюки и отказывалась верить, что мы разъехались. Именно тогда на меня обрушился сам факт развода, расставания, разрушения этого дома с ним, моим бывшим мужем.
Развод закончился.
Эпилог
Я уже не похожа на ту девочку на фотографиях, слишком много времени прошло. Но, до сих пор всплывает эта давняя история, и я опять задаюсь вопросом: «Была ли я права»?
И каждый раз убеждаю себя, что никакой аморалки не произошло, я честно взяла свое, я не совершила никакой подлости. Червячок сомнения продолжает точить меня. Я была молода, я спешила, я хотела жить. Я ничего не желала оставлять на потом. Да и не существовало для меня этого «потом». В молодости жизнь осознается другими категориями: сейчас, никогда, навсегда.
Я продолжаю убеждать себя, что все было прилично, и никто особо не пострадал. Но, заглядывая куда-то вглубь, в глаза своего собственного внутреннего судьи, я понимаю, что, в лучшем случае, остановилась за полшага до подлости. В лучшем случае.
Мне нравится вспоминать эту историю. Как некоторым нравится отковыривать корочки от ранок. Это было веселое время, нежное, сумасбродное и очень славное. И, все равно, меня точит проклятый вопрос: «А была ли я права»?